То ощущение, когда со всех углов визжат про теракт, составляют иерархию трагичности трагедий и зубоскалят по поводу карикатурной газетёнки, а ты сам этой ночью во сне убил человека. Уже который блять раз. Легко и привычно, будто в магазин сходил. И как никогда сладко выспался.
То ощущение, когда со всех углов визжат про теракт, составляют иерархию трагичности трагедий и зубоскалят по поводу карикатурной газетёнки, а ты сам этой ночью во сне убил человека. Уже который блять раз. Легко и привычно, будто в магазин сходил. И как никогда сладко выспался.
Стоит сорсер в окутанном мистическим туманом подвальном помещении, весь истрёпанный, побитый, в исцарапанных руках посох держит, старый и тоже истрёпанный, пальцы левой ноги у сорсера выглядывают в дырку в сапоге, у самого мешки под глазами, лицо серое и щёки впавшие. Перед сорсером на полу начерчен кривоватый круг силы, пентаграмма тоненькими-тоненькими линиями прорисована - видимо, мел кончался. Так вот стоит этот сорсер, водя перед собой руками и охрипшим голосом бормоча заклинания, а живот у сорсера урчит и то громче. Стоит сорсер в окутанном мистическим туманом подвальном помещении и вызывает Жалость.
На протяжении нескольких месяцев пожилых католических священников заманивал в воскресную школу и часами насиловал 8-летний мальчик-сирота. Одноногий. Больной раком. Веган и морфинист. (сам себе шаблон не порвёшь - никто не порвёт)
Дети - это такие игрушки для взрослых, создающие иллюзию всемогущества. Выглядит игрушка как такой же человек. Но при этом он так слаб, а ты так силён в сравнении с ним, что способен, подобно божеству или стихийному бедствию, например, поднимать его в воздух, подбрасывать, вертеть как пушинку. Можно принудить его есть, спать, бегать, стоять (в углу, например), прыгать, кувыркаться через голову - делать что угодно. Заставить его бояться и плакать или смеяться. Грустить или радоваться. Верить в абсурдное или сомневаться в реальном. Можно причинять ему боль или баловать. Он совершенно бессилен против взрослого, полностью зависим от него. Если его не накормить, он будет голодать, не согреть - замерзнет, не лечить - умрёт. То есть взрослый в полной мере решает даже в какие физические кондиции, климатические условия, психологическое состояние поместить ребёнка. Заводя детей, люди играют в богов. И требуют относиться к себе соответственно. А учитывая, что твоя игрушка чаще всего внешне очень похожа на тебя самого, родителя, и без того просматривающийся во всём этом шизоидный элемент проявляется ещё сильнее.
Сговорившись с герцогом Сквамулья, Паскуале замышляет избавиться от юного Никколо, предложив мальчику поиграть в прятки, дабы затем хитроумно навести его на мысль заползти в жерло чудовищной пушки, из которой приспешник негодяя бабахнет ребенком прямо в небеса, о чем Паскуале с сожалением вспоминает несколько позже, в третьем акте: Дождем кровавым напитал бы он поля, В кругу Менад, рычащих песнь селитры И сере воспевающих хвалу.
Пожалуй, с этой книгой было бы не жалко застрять на необитаемом острове.
За полтора выходных дня в котябре пережил целое лето в деревне: дров нарубил, шашлыка нажарил и картошку запек, в процессе таращась на ясное ночное небо, всё от края до края усыпанное бесконечными звёздами, Млечный путь и пролетающий спутник. Попарился в бане. Поиграл в покер. Пересмотрел "Одиссею" Кубрика.. (только что обнаружил, что голосом диспетчера миссий в ней был Фрэнк Миллер. нет, не тот. просто тёска и однофамилец) ..Отлежался на печи (печь каменная в доме загородном - это 10 из 10, люди добрые, 10 из 10!), полопал блинов, сходил за грибами в берёзовую рощу, ни хера не нашёл (кроме поганок да мухоморов), скушал то, что нашли и приготовили другие. Потрепал самую приветливую на свете кошку Курицу. Ощущения словно целый месяц расслаблялся. В следующий раз нужно будет отыскать сеновал.
запихни в организм нужное вещество, и даже свобода воли, требующая изображать бессильный шматок биомассы, сдастся перед напором химических реакций, заставляющих воспрянуть и продолжить превозмогать бессмысленное существование с горящими глазами и хищным оскалом на физиономии
Акуле плевать На быт и обычаи, на законы и право, Обряды, традиции, нормы приличия, И даже размер твоих рваных плавок. Она пообедает, плотно сомкнув свою пасть, и Не обратит внимание на цвет твоей кожи, Разрез твоих глупых глаз, и сделано ли Обрезание. Акуле плевать На твой статус и вес, и Сколько приносишь денег жене и любовнице, Как и на вектор твоих политических Убеждений. Она не разумна, Она не разборчива. Похуй на вес, пол, возраст и рост, Пускаешь под хвост ли или пиздишь На тех, кто пускает под хвост. Акуле плевать, Куришь ли ты, пьешь ли и ешь ли мясо, На твою опухоль мозга и легких, На сыроедение и на веганство. Она неподкупна. От ран и увечий Вряд ли спасут твои корочки И вряд ли поможет твой дар красноречия: Рыбы - / твари / неразговорчивые.
Акуле плевать На вопросы "почему" и "зачем", И кто должен ей на них отвечать. По какой такой причине вообще Нужно тревожиться по мелочам?
Акуле плевать На вопросы "почему" и "зачем", И кто должен ей на них отвечать. По какой такой причине вообще Нужно тревожиться по мелочам? Акуле плевать.
Акуле плевать. Она толерантна. Пофиг на левых и правых, На пацифистов, трансгуманистов, Ярых фанатиков и наркоманов. Ее аппетит - ВООБЩЕ - никак не зависит Ни от размера твоей закорючки, Ни от объема искусственных сисек - хотя Чем больше - тем лучше. Акуле плевать На твои предпочтения В музыке, спорте и сексе. Она Не любит футбол. И тебя. И вообще - Серфинг - куда интересней! До плавника все твои предрассудки, Твои фобии, мании, принципы. Прожигаешь ли жизнь Или хочешь в жизни чего-то добиться - Акуле плевать. Она не капризна. В людях совсем неразборчива: Что депутат, что чернорабочие - в общем-то По вкусу не очень. Акула права (это факт). А считать, что она Тупой и безжалостный хищник - Банально и плоско. Просто / в мире акульем / другие ценности жизни.
"Я люблю все, что течет", - сказал великий слепой Мильтон нашего времени. Я думал о нем сегодня утром, когда проснулся с громким радостным воплем; я думал о его реках и деревьях, и обо всем том ночном мире, который он исследовал. Да, сказал я себе, я тоже люблю все, что течет: реки, сточную канаву, лаву, сперму, кровь, желчь, слова, фраз. Я люблю воды, льющиеся из плодного пузыря. Я люблю почки с их камнями, песком и прочими удовольствиями; люблю обжигающую струю мочи и бесконечно текущий триппер; люблю слова, выкрикнутые в истерике, и фразы, которые текут, точно дизентерия, и отражают все больные образы души; я люблю великие реки, такие, как Амазонка и Ориноко, по которым безумцы вроде Мораважина плывут сквозь мечту и легенду в открытой лодке и тонут в слепом устье. Я люблю все, что течет, - даже менструальную кровь, вымывающую бесплодное семя. Я люблю рукописи, которые текут, независимо от их содержания - священного, эзотерического, извращенного, многообразного или одностороннего. Я люблю все, что течет, все, что заключает в себе время и преображение, что возвращает нас к началу, которое никогда не кончается: неистовство пророков, непристойность, в которой торжествует экстаз, мудрость фанатика, священника с его резиновой литанией, похабные слова шлюхи, плевок, который уносит сточная вода, материнское молоко и горький мед матки - все, что течет, тает, растворяется или растворяет; я люблю весь этот гной и грязь, текущие, очищающиеся и забывающие свою природу на этом длинном пути к смерти и разложению. Мое желание плыть беспредельно - плыть и плыть, соединившись со временем, смешав великий образ потустороннего с сегодняшним днем. Дурацкое, самоубийственное желание, остановленное запором слов и параличом мысли.